Это утро оказалось нехорошим. И стало оно плохим после моего звонка Ивану

Это утро оказалось нехорошим. И стало оно плохим после моего звонка Ивану.

-Что нового, Иван? — спросил я осторожно в телефон. — Что врачи говорят?

-Все плохо.- ответил он и, помолчав, добавил. — Доктор дал две недели… а потом — конец.

-А как же процедуры, лечение…

-Бесполезно. — ответил Иван. — Спасибо за помощь, но бесполезно.

 

У Ивана был пятилетний сын Мишка — шепелявый шалопай и маленькая двухмесячная дочь. Имени у нее не было: врач сказал что придумывать имя бесполезно. Девочка была безнадежно больна. Причин болезни я толком не знал, да и не собирался знать : это ничего не изменило бы — малышка была неизлечима. Теперь я ступал по опавшим листьям и размышлял о неправильном устройстве мира.

 

» Вот, взять хотя бы этих бомжей и алкоголиков, — думал я, глядя на рваную старуху у церкви. — Творец дает им жизнь и способы существования, а маленькую невинную девчонку оставляет без помощи. Разве это правильно? Разве эта грязная старуха нужна нам более, чем маленький ребенок?…»

-Дай рубль, -прервал мои мысли хриплый голос. — Рубль дай!

Рядом стояла облезлая нищенка. Протянув худую руку она заунывно тянула:

-Дай Фофе рубль…- блестела деснами попрошайка, — дай рубль.

«Иди к черту, — зло решил я. — Тут ребенку на лечение последние деньги отдал, так еще ты ноешь, тварь беззубая.»

 

Нищенка продолжала клянчить. Худая, в оборваном пальто, она прижимала загипсованую руку к животу, а здоровую тянула мне прямо в лицо. Руку ей, похоже, сломали подростки. Я слышал, что местные пацаны ради развлечения бьют Фофу до крови. Бьют безнаказанно, ведь Фофа — умалишенная и жаловаться не умеет. Соседи как могли лечили Фофу: мазали ушибы зеленкой, бинтовали раны и отгоняли от нее подростков. Тем не менее, зубов у женщины совсем не осталось, а вокруг глаз образовались синие круги.

Не из жалости, а чтобы отделаться от навязчивой попрошайки я сунул ей в руку мятую купюру и быстро вошел в церковь. Бесцельно побродил у алтаря и, словно в забытье, зажег свечу.

 

«Бог, -обратился я к тому, кого не существует, — забери к себе эту Фофу, но оставь жизнь дочери Ивана. Ей всего два месяца от роду и она хочет жить. А грязная старуха — просто грязная старуха. Никчемное существо. Мир станет лучше без нее.»

 

Спустя пару дней, в воскресенье, я пил на кухне чай. Жена пекла сырники и я поедал их со сгущеным молоком. Жена суетилась у плиты и доносила последние новости:

-Знаешь, в Старом Пассаже открыли детский зал. С клоунами и игровой площадкой… а кофе там — так себе. Но детей — море… Еще у церкви большую парковку делают… Кстати, помнишь ту безумную попрошайку, Фофу?

-Помню.

-Она умерла, — жена заботливо переворачивала сырники на шипящей сковороде. -Мальчишки избили ее так, что она скончалась. Наверно, в животе что-то лопнуло… Между прочим, в городском бассейне сейчас скидки — можем поехать после обеда.

 

Но я не думал о бассейне. Я думал о Фофе. И еще я заподозрил, что Он существует.

 

Через неделю позвонил Иван. Голос его звенел от счастья:

-Валдис, не поверишь, но врачи сказали, что Софийка будет жить!

-Какая Софийка? — удивился я.

-Дочь наша, София. — захлебывался телефон, — Мы ж ее Софкой назвали! А Мишка такой смешной: называет ее «Фофа-Фофа».. Шепелявый ведь, букву «с» не выговаривает засранец. Вот ведь придумал — Фофа…